Сочинения: Ахматова А.
Сочинение по произведению на тему: Пушкинская тема в творчестве А. Ахматовой
А. С. Пушкин для поэзии серебряного века — концентрированное выражение культуры прошлого. Поэтому его «сбрасывали с корабля современности (футуристы), присваивали в единоличное владение («Мой Пушкин» М. Цветаевой) и одновременно считали воплощением того гармонического мировидения, которое не должно быть поколеблено даже самыми смелыми новациями. Пушкинская тема звучит в произведениях А. Блока, В. Маяковского, М. Цветаевой. Как же она воплотилась в произведениях А. Ахматовой?
Уже в первом ахматовском сборнике «Вечер» появляется юный Пушкин. В цикле «В Царском Селе» читаем:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
О мертвом поэте здесь говорится как о живом, «еле слышный шелест шагов» доносится через столетие. Прошлое оживает и становится героем стихотворения. Пушкин — вершинное воплощение прошлого, он воссоздал это прошлое в поэтическом слове. Образ Пушкина в этом стихотворении двоится. С одной стороны, он удален во времени и в пространстве («И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»), А с другой стороны, он максимально приближен к читателю: дистанцию сокращают простые, обыденные детали: «Здесь лежала его треуголка и растрепанный томик Парни».
Следовательно, Пушкин для Ахматовой — действительно идеальная перспектива, нечто безусловно близкое и в то же время бесконечно удаленное, постоянно воплощающееся и в то же время до конца не воплотимое. Таким представляется и пушкинское слово, которое незримо присутствует в стихах Ахматовой в виде цитат и аллюзий.
В уже упомянутом цикле «В Царском Селе» второе стихотворение представляет собой творческое переосмысление пушкинского стихотворения «Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...». В обоих стихотворениях речь идет о статуе, и статуя представляется одновременно и мертвой, и живой. У Ахматовой:
А там мой мраморный двойник,
Поверженный под старым кленом,
Озерным водам отдал лик,
Внимает шорохам зеленым.
У Пушкина: «Дева над вечной струей вечно печальна сидит». Ахматовское стихотворение — это воскрешение пушкинской статуи в поэтическом слове. Надо сказать, что во многих ахматовских стихах воскрешается пушкинское слово. Часты у Ахматовой пушкинские эпиграфы, например, в таких итоговых произведениях, как «Северные элегии», «Городу Пушкина», «Поэма без героя». А название ранней поэмы «У самого моря» явно перекликается с зачином пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке»: «Жили-были старик со старухой у самого синего моря».
Но самое главное, пушкинское начало живет в ахматовскои поэзии, в незыблемых устоях нравственности и творчества. Память и совесть — эти категории и у Пушкина, и у Ахматовой оказываются основой мироведения. У обоих поэтов память горестна неумолима и неукротима. Суд памяти и суд совести у Пушкина — единое апокалиптическое видение:
Воспоминание угрюмо предо мной
Свой длинный развивает свиток.
У Ахматовой — суд совести — событие гораздо более земное, однако не теряющее от этого своей трагедийности:
А я всю ночь веду переговоры
С неукротимой совестью своей.
Я говорю: «Твое несу я бремя
Тяжелое, ты знаешь, сколько лет...»
Кроме того, Пушкин родственен Ахматовой своеобразным даром пророчества. «Как он понимал, как он все на свете знал? Этот кудрявый мальчик с томиком Парни под мышкой!», — говорила она в одной из бесед с И. Берлином. Пушкин действительно предчувствовал грядущие катаклизмы, прежде всего внутричеловеческие. То же характерно и для Ахматовой. «Я гибель накликала милым, и гибли один за другим», — писала она, предчувствуя и собственную судьбу, и судьбу своего поколения.
Пушкинское творчество, пушкинская биография — предмет серьезного осмысления в течение всей жизни А. Ахматовой. Стремление к доскональному знанию потребовало и академических штудий — литературоведческих занятий и биографических исследований. Работы Ахматовой-пушкиниста широко известны. Ее статьи отмечены родственным вниманием к поэту, стремлением понять жизнь и творчество Пушкина в их неразрывном единстве.
Итак, Пушкин для Ахматовой — идеальная перспектива поэтического творчества. Пушкинский мир для нее — образец нерушимого гармонического равновесия.
