Все сказки мира


Краткое содержание: Гранатовый браслет

А. И. Куприн
Гранатовый браслет

Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, уже какое-то время жила вместе с мужем на даче, потому что шел ремонт их городской квартиры. Сегодня был день её именин, а потому должны были приехать гости. Первой появилась сестра Веры — Анна Николаевна Фриессе, бывшая замужем за очень богатым и очень глупым человеком, который ничего не делал, но числился при каком-то благотворительном обществе и имел звание камер-юнкера. Должен приехать дедушка, генерал Аносов, которого сестры очень любят. Гости стали съезжаться после пяти часов. Среди них знаменитая пианистка Женни Рейтер, подруга княгини Веры по Смольному институту, муж Анны привез с собой профессора Спешникова и местного вице-губернатора фон Зекка. С князем Василием Львовичем приезжает его вдовая сестра Людмила Львовна. Обед проходит очень весело, все давно и хорошо знакомы друг с другом.

Вера Николаевна вдруг заметила, что гостей — тринадцать. Это её немного испугало. Все сели играть в покер. Вере играть не хотелось, и она направилась было на террасу, где накрывали к чаю, когда её с несколько таинственным видом поманила из гостиной горничная. Она вручила ей пакет, который полчаса назад принес посыльный.

Вера раскрыла пакет — под бумагой оказался небольшой ювелирный футляр красного плюша. В нем был овальный золотой браслет, а внутри его — бережно сложенная записка. Она развернула её. Почерк показался ей знакомым. Она, отложив записку, решила посмотреть сначала браслет. «Он был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами. Но зато посредине браслета возвышались, окружая какой-то старинный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину. Когда Вера случайным движением удачно повернула браслет перед огнем электрической лампочки, то в них, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные густо-красные живые огни». Затем она прочла строки, написанные мелко, великолепно-каллиграфическим почерком. Это было поздравление с днем Ангела. Автор сообщал, что этот браслет принадлежал его прабабке, затем его носила его покойная матушка. Камешек посередине — это весьма редкий сорт граната — зеленый гранат. Дальше он писал: «По старинному преданию, сохранившемуся в нашей семье, он имеет свойство сообщать дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжелые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти… Умоляю Вас не гневаться на меня. Я краснею при воспоминании о моей дерзости семь лет тому назад, когда Вам, барышне, я осмеливался писать глупые и дикие письма и даже ожидать ответа на них. Теперь во мне осталось только благоговение, вечное преклонение и рабская преданность…» «Показать Васе или не показать? И если показать — то когда? Сейчас или после гостей? Нет, уж лучше после — теперь не только этот несчастный будет смешон, но и я вместе с ним», — раздумывала Вера и не могла отвести глаз от пяти алых кровавых огней, дрожавших внутри пяти гранатов.

Между тем вечер шел своим чередом. Князь Василий Львович показывал своей сестре, Аносову и шурину домашний юмористический альбом с собственноручными рисунками. Их смех привлек всех остальных. Там была повесть: «Княгиня Вера и влюбленный телеграфист». «Лучше не нужно», — сказала Вера, тихо дотронувшись до плеча мужа. Но тот или не расслышал, или не придал значения. Он юмористически пересказывает старые письма человека, влюбленного в Веру. Тот писал их, когда она ещё не была замужем. Автора князь Василий называет телеграфистом. Муж все говорит и говорит… «Господа, кто хочет чаю?» — спросила Вера Николаевна.

Генерал Аносов рассказывает крестницам о любви, которая у него была в молодости в Болгарии с одной болгарочкой. Когда же войскам пришло время уходить, они дали друг другу клятву в вечной взаимной любви и простились навсегда. «И все?» — спросила разочарованно Людмила Львовна. Позже, когда гости почти все разошлись, Вера, провожая дедушку, тихо сказала мужу: «Поди посмотри… там у меня в столе, в ящичке, лежит красный футляр, а в нем письмо. Прочитай его».

Было так темно, что приходилось ощупью ногами отыскивать дорогу. Генерал вел под руку Веру. «Смешная эта Людмила Львовна, — вдруг заговорил он, точно продолжая вслух течение своих мыслей. — А я хочу сказать, что люди в наше время разучились любить. Не вижу настоящей любви. Да и в мое время не видел!» Женитьба, по его мнению, ничего не значит. «Возьмите хоть нас с Васей. Разве можно назвать наш брак несчастливым?» — спросила Вера. Аносов долго молчал. Потом протянул неохотно: «Ну, хорошо… скажем — исключение». Почему люди женятся? Что до женщин, то боятся остаться в девках, хотят быть хозяйкой, дамой, самостоятельной… У мужчин другие мотивы. Усталость от холостой жизни, от беспорядка в доме, от трактирных обедов… Опять же, мысль о детях… Бывают иногда и мысли о приданом. А где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? «Постой, постой, Вера, ты мне сейчас опять хочешь про твоего Васю? Право же, я его люблю. Он хороший парень. Почем знать, может быть, будущее и покажет его любовь в свете большой красоты. Но ты пойми, о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны её касаться». «Вы видели когда-нибудь такую любовь, дедушка?» «Нет, — ответил старик решительно. — Я, правда, знаю два случая похожих…

В одном полку нашей дивизии… была жена полкового командира… Костлявая, рыжая, худющая… Вдобавок, морфинистка. И вот однажды, осенью, присылают к ним в полк новоиспеченного прапорщика… только что из военного училища. Через месяц эта старая лошадь совсем овладела им. Он паж, он слуга, он раб… К рождеству он ей уже надоел. Она вернулась к одной из своих прежних… пассий. А он не мог. Ходит за ней, как привидение. Измучился весь, исхудал, почернел… И вот однажды весной устроили они в полку какую-то маевку или пикник… Обратно возвращались ночью пешком по полотну железной дороги. Вдруг навстречу им идет товарный поезд… она вдруг шепчет на ухо прапорщику: „Вы все говорите, что любите меня. А ведь, если я вам прикажу — вы, наверное, под поезд не броситесь". А он, ни слова не ответив, бегом — и под поезд. Он-то, говорят, верно рассчитал… так бы его аккуратно пополам и перерезало. Но какой-то идиот вздумал его удерживать и отталкивать. Да не осилил. Прапорщик, как уцепился руками за рельсы, так ему обе кисти и оттяпало… И пропал человек… самым подлым образом…»

Генерал рассказывает ещё один случай. Когда полк отправлялся на войну и уже поезд тронулся, жена громко крикнула мужу: «Помни же, береги Володю [своего любовника]! Если что-нибудь с ним случится — уйду из дома и никогда не вернусь. И детей заберу». На фронте этот капитан, храбрый солдат, ухаживал за этим трусом и лодырем Вишняковым, как нянька, как мать. Все обрадовались, когда узнали, что Вишняков скончался в госпитале от тифа…

Генерал спрашивает Веру, что это за история с телеграфистом. Вера рассказала подробно о каком-то безумце, который начал преследовать её своею любовью ещё за два года до её замужества. Она его ни разу не видела и не знает его фамилии. Подписывался он Г. С. Ж. Однажды обмолвился, что служит в каком-то казенном учреждении маленьким чиновником, — о телеграфе он не упоминал ни слова. Наверное, он постоянно следил за ней, потому что в своих письмах точно указывал, где она бывала по вечерам… и как была одета. Сначала его письма были несколько вульгарны, хотя и вполне целомудренны. Но однажды Вера написала ему, чтобы он больше ей не надоедал. С тех пор он стал ограничиваться поздравлениями по праздникам. Княгиня Вера рассказала о браслете и о странном письме своего таинственного обожателя. «Да-а, — протянул генерал наконец. — Может быть, это просто ненормальный малый… а… может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь…»

Брат Веры Николай и Василий Львович обеспокоены тем, что неизвестный похвастается кому-нибудь, что от него принимает подарки княгиня Вера Николаевна Шеина, пришлет потом ещё что-нибудь, затем сядет за растрату, а князья Шеины будут вызваны как свидетели… Решили, что его надо разыскать, вернуть браслет и прочесть нотацию. «Мне почему-то стало жалко этого несчастного», — нерешительно сказала Вера.

Муж и брат Веры находят нужную квартиру на восьмом этаже, поднявшись по грязной, заплеванной лестнице. Обитатель комнаты Желтков был человек «очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине; лет ему, должно быть, было около тридцати, тридцати пяти». Он молча принимает обратно свой браслет, извиняется за свое поведение. Узнав, что господа собирались обращаться к помощи власти, Желтков рассмеялся, сел на диван и закурил. «Сейчас настала самая тяжелая минута в моей жизни. И я должен, князь, говорить с вами вне всяких условностей… Вы меня выслушаете?» «Слушаю» , — сказал Шеин. Желтков говорит, что любит жену Шеина. Ему трудно это сказать, но семь лет безнадежной и вежливой любви дают ему это право. Он знает, что не в силах разлюбить её никогда. Оборвать это его чувство они не могут ничем, разве что смертью. Желтков просит позволения поговорить по телефону с княгиней Верой Николаевной. Он передаст им содержание разговора.

Он вернулся через десять минут. Глаза его блестели и были глубоки, как будто наполнены непролитыми слезами. «Я готов, — сказал он, — и завтра вы обо мне ничего не услышите. Я как будто бы умер для вас. Но одно условие — это я вам говорю, князь Василий Львович, — видите ли, я растратил казенные деньги, и мне как-никак приходится из этого города бежать. Вы позволите мне написать ещё последнее письмо княгине Вере Николаевне?» Шеин разрешает.

Вечером на даче Василий Львович подробно рассказал жене о свидании с Желтковым. Он как будто чувствовал себя обязанным это сделать. Ночью Вера говорит: «Я знаю, что этот человек убьет себя». Вера никогда не читала газет, но в этот день почему-то развернула как раз тот лист и натолкнулась на тот столбец, где сообщалось о самоубийстве чиновника контрольной палаты Г. С. Желткова. Целый день она ходила по цветнику и по фруктовому саду и думала о человеке, которого она никогда не видела. Может быть, это и была та настоящая, самоотверженная, истинная любовь, о которой говорил дедушка?

В шесть часов почтальон принес письмо Желткова. Он писал так: «Я не виноват, Вера Николаевна, что Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам… для меня вся жизнь заключается только в Вас… Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою Богу было угодно за что-то меня вознаградить… Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя твое». Восемь лет тому назад я увидел вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я её люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли… Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… сыграйте или прикажите сыграть сонату D-dur № 2, ор. 2… Дай Бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки. Г. С. Ж.«.

Вера едет туда, где жил Желтков. Хозяйка квартиры рассказывает, какой это был чудный человек. О браслете она говорит, что перед тем как написать письмо, он пришел к ней и попросил повесить браслет на икону. Вера входит в комнату, где лежит на столе Желтков: «Глубокая важность была в его закрытых глазах, и губы улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед расставаньем с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его жизнь… Вера… положила ему под шею цветок. В эту секунду она поняла, что та любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее… И, раздвинув в обе стороны волосы на лбу мертвеца, она крепко сжала руками его виски и поцеловала его в холодный, влажный лоб долгим дружеским поцелуем». Перед уходом Веры хозяйка говорит, что Желтков перед смертью просил, что если какая-нибудь дама придет поглядеть на него, то сказать ей, что у Бетховена самое лучшее произведение… она показала название, написанное на бумажке.

Вернувшись домой поздно, Вера Николаевна обрадовалась, что ни мужа, ни брата нет дома. Зато её ждала Женни Рейтер, и она попросила её сыграть что-нибудь для нее. Она почти ни одной секунды не сомневалась, что Женни сыграет то самое место из второй сонаты, о котором просил этот мертвец с нелепой фамилией Желтков. Так оно и было. Она узнала с первых же аккордов это произведение. И в уме её слагались слова. Они так совпадали в её мысли с музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя твое».

«Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания… Я ухожу один, молча, так угодно было Богу и судьбе. «Да святится имя твое». Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала… И в это время удивительная музыка, будто бы подчиняясь её горю, продолжала:

«Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь?.. Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко…» Вера, вся в слезах, говорила: «Нет, нет, он меня простил теперь. Все хорошо».